— Не, ментов не варик. Тут точно надо батю подтягивать.

Повисает пауза.

— Может, замутить меченые купюры?

Я давлюсь истеричным смешком.

— Меченые купюры? Где я их, по-твоему, должен взять? — рычу я, выходя из себя, и ударяю кулаком по рулю.

— Не кипятись, братан. Кароч, я скину тебе координаты отеля, езжай ко мне, а я пока наберу батю.

Тяжело дыша, я прижимаю телефон ко лбу, услышав из динамика:

— Мы что-нибудь придумаем, братан. Держись.

Я сбрасываю и утыкаюсь лбом в руль, пытаясь не задохнуться мыслями, которые крушат все внутри меня.

Мне нужно взять себя в руки и завести тачку. Я еще с минуту сижу и пытаюсь восстановить способность нормально дышать, пока телефон в моей руке не оживает снова.

Я быстро вбиваю адрес отеля в навигатор и трогаюсь с места резче, чем следовало бы для безопасности пешеходов, под свист шин выжимаю педаль газа до упора.

Только позднее, виляя в потоке машин, до меня доходит, что этот придурок делает в Питере. И даже не сообщив мне. Но тревожные мысли быстро вытесняют все из головы, кроме страха за Алису и сына.

К тому моменту, как я добираюсь до отеля, Смайл уже ждет меня на улице, натянув капюшон толстовки до середины лица. Перепрыгивая через лужи, он добегает до моей тачки и забирается внутрь, принеся с собой влагу дождя и перегар.

Мы обмениваемся рукопожатием, и, встретившись со мной взглядом, он качает головой.

— Не спрашивай меня ни о чем. Я плохо помню события этой ночи.

Пожав плечами, я трогаюсь с места, мысленно отмечая, что этот сукин сын не меняется.

— Звонил отцу? — прочистив горло, интересуюсь.

— Да, вариантов у нас негусто. Ему сейчас шумиха не нужна, но группу захвата он нам достанет…

— Какая, на хуй, группа, Смайл?! Ты слышал хоть слово? Он, блядь, их прирежет!

— Ебать, а если ты ему дашь бабок, то будет по-другому! Поверь, батя знает, что с такими утырками делать…

Я стону, стискивая руль.

— Смайл, я не могу… это подвергает их риску…

— У бати хорошие связи, чувак, люди, которых он нанимает, — профессионалы. Они не работают за государственные зарплаты. Они за бабки с того света вытащат…

Я бросаю на него раздраженный взгляд.

Смайл вскидывает ладони.

— Согласен. Пример неудачный.

Телефон на приборной панели вспыхивает от звонка, и я быстро хватаю его.

А когда вижу номер Алисы, становится так хуево, что я на мгновение теряю управление.

— Багира, припаркуйся на хуй! — кричит Смайл, когда мы уходим от лобового.

Выпустив воздух сквозь стиснутые зубы, я паркуюсь в первом свободно кармане и принимаю звонок.

— Илай… — судорожный шепот жжет кожу. — Он… он хочет увезти его… он… я не знаю, господи…

— Алиса! — рявкаю. — Соберись! Я ничего не понимаю.

Она часто дышит в трубку, Кирилл капризничает, и она пытается его успокоить.

— Да, да… Прости. Просто… Господи… — еще один глубокий вдох, и только потом ее голос обретает твердость: — Он сказал, что не будет ждать в общаге. У него где-то есть дом. Он забрал Кирилла, и я побежала за ними. Я убедила его, что он не справится с маленьким ребенком… Я поехала. Я поехала, Илай. Машина… у него красная копейка. Номер, господи, я не запомнила номер… триста двадцать четыре или двести тридцать четыре…

— Тише. Скажи мне, где вы.

Меня трясет, и я стискиваю руль до побелевших костяшек.

— Не знаю, мы на окраине города, заперты в машине, он вышел кому-то позвонить… Господи, он возвращается…

— Тише, успокойся. Детка, сейчас ты должна кое-что сделать. Брось телефон на коврик и говори все, что видишь по пути, ясно?

Но я больше не слышу ее, только хныканье сына, помехи и хлопок дверцы, а после ублюдский хриплый голос:

— Закрой пасть своему выродку!

Я стискиваю телефон в руке и начинаю долбить кулаком по рулю.

— А-а-а-а… я разъебу его… разъебу суку…

Глава 50

— Остановка. Магазин. Зеленый забор в сетку и белый кирпичный дом, — дергаю коленкой. — Забор, деревянный, с нанизанными горлышками от пластмассовых бутылок поверху, заброшенные гаражи, труба, указатель, — выдыхаю я громче, чем следовало, и ловлю беглый взгляд отца в зеркале заднего вида. — Черная речка! Указатель на Медное озеро…

— Что ты там бубнишь всю дорогу?

Под острым взглядом отца я съеживаюсь, прижимая сына крепче к себе. Он так наплакался, что уснул.

— Ничего.

Нахмурившись, этот ненормальный сворачивает на поселковую дорогу.

Гравий потрескивает под колесами, а у меня ком в горле застревает. Я поворачиваю голову из стороны в сторону, но кругом только поле и лес, но дорога ведь здесь не просто так? Значит, будут дома. Люди?

Сердце начинает биться громче, но я нахожу в себе силы сделать то, о чем меня просил Илай.

— Свернули налево после указателя.

Я ловлю еще один взгляд в зеркале, а потом мы резко сворачиваем вглубь леса, отчего меня швыряет в бок и кровь стремительно стынет в жилах.

Кирюша вздрагивает и начинает хныкать.

Господи. Мне страшно.

Тошнота подкатывает к горлу, но я борюсь с ней, прижимаясь губами к макушке сына.

— Ш-ш-ш-ш… Тише, зайка… тише… не плачь… — голос искажается, и я шепчу с дрожью в нем, — не плачь, малыш… пожалуйста, все… будет хорошо…

Рваный всхлип все же вырывается из меня, и я зажмуриваюсь, монотонно раскачиваясь с сыном взад-вперед.

Подбородок начинает трястись, и я несколько раз ударяюсь затылком о подголовник, выдыхая и устремляя мутный взгляд в потолок.

Это бесполезно.

Страх струится холодным липким потом. Просачивается через поры и застывает острыми ледяными кристаллами под кожей.

А потом машина останавливается, и мое сердцебиение становится слабым, пульс —нитевидным. Я начинаю тихо паниковать в попытках вдохнуть.

О господи-и…

Где же ты, Илай…

Найди нас. Прошу. Пожалуйста, найди.

Мы же твое родное.

Найди…

Отец толкает дверь и выбирается на улицу, отхаркивая сопли в траву.

Затем он разминает шею, ведет костлявыми плечами и поворачивается ко мне.

Холодок стекает по моей шее под ворот и скользит дальше между лопаток.

Но прежде чем я успеваю что-либо сделать, он распахивает дверцу с моей стороны, и я машинально пересаживаю сына подальше, становясь между ним и ублюдком живой преградой.

Сердце колотится в горле, но я выдерживаю липкий взгляд отца, пока он сам его не отводит в сторону… и вниз.

Уродливый угол рта дергается, и у меня внутри все леденеет, когда ублюдок поднимает мой телефон.

Я успеваю дотянуться до него первой и ткнуть в экран, чтобы сбросить вызов, но уже слишком поздно. Он все понял…

— Что это? А? Думала, меня наебать можно?

— Н-н-нет… Я ничего та…

Он хватает меня за волосы и выдергивает из машины так резко, что я теряю равновесие и приземляюсь на колени и выставленные перед собой руки.

Острая боль пронзает суставы, а от хвои и мелких камней кожа начинает саднить. Но больнее всего становится от плача моего ребенка.

Я втягиваю воздух и выпускаю его сквозь сжатые зубы.

— Уверена в этом? Мне кажется, ты приняла меня за дурака.

— Я не сделала ничего плохого, — шепчу прерывисто, продолжая стоять на четвереньках и уставившись на его грязную старую обувь.

Меня трясет. Мне страшно. И меньше всего на свете мне бы хотелось злить этого больного ублюдка. Особенно сейчас. Здесь, в глуши, где никого нет.

Он опускается передо мной на колени, и мое дыхание сбивается.

Я отворачиваюсь, не желая смотреть на него, но жесткие пальцы впиваются мне в щеки и от боли перед глазами встает мутная пелена, сквозь которую его лицо размывается. Отец сдавливает сильнее, и я хнычу:

— Пожалуйста…

— Зачем ты ему звонила? — Я часто дышу, сдерживая рыдания в горле. — Ты рассказала ему, где мы, так ведь?

Я мотаю головой, насколько мне позволяет его твердая хватка, а в следующее мгновение удар по лицу лишает равновесия и я ударяюсь виском прямо о выступающий корень дерева.